Исключительные - Страница 103

103

О чем Джона умолчал, о чем не рассказал бы ни единой душе, включая своих друзей из «Лесного духа», так это о том, что сделал с ним Барри Клеймс. Это было бы слишком унизительно. Когда он учился в МТИ, ему легко было признаться в своей нетрадиционной ориентации любому, что он и сделал по прибытии в институт, и получил первый сексуальный опыт. Вообще-то он хотел подождать с этим признанием до первого секса, чтобы убедиться наверняка. Ну и убедился. Когда он позвонил всем и рассказал об этом, никто не удивился — ни Итан, ни Эш, ни Жюль, ни даже его мама. Но говорить о Барри Клеймсе Джона не мог, несмотря на то, что часто вспоминал его — того фолк-певца с бородой как у терьера, фуражкой и банджо с нарисованной радугой. Его — с неиссякаемым запасом ЛСД и мескалина и чего-то там еще, что он давал Джоне на фолк-фестивале в Ньюпорте и других городах. Его — кому не хватало вдохновения, источником которого стал для него Джона. Его — который утратил свою музыкальную дойную корову, когда Джона решил больше не разговаривать с ним. Барри Клеймс, казалось, исчез из жизни Джоны (впрочем, встреча с ним, когда он приехал с матерью в «Лесной дух» в 1974 году, была мучительной), но он явственно ощущал присутствие того фолк-певца, и явственнее всего это ощущалось в юности, когда формируется сексуальность. Джона испытывал чувства к мальчикам задолго до того, как появился Барри Клеймс. Когда Джона начал встречаться с Эш, то понял, что он гей, и очень часто фантазировал о парнях, но фантазии были слишком возбуждающими, и он понятия не имел, что с этим делать, как об этом думать и как это вообще сформулировать самому себе. Эш не возбуждала его, что было огромным облегчением.

Позднее в колледже каждый раз, когда картинки секса с живым, обнаженным, желанным мужчиной виделись ему столь же отчетливо как комплексный обед на столе, Джону стала пугать перспектива забытья и галлюцинаций. От сильного возбуждения он становился взвинченным, его тошнило, и хотелось отвернуться к стене и забыться долгим сном. Такое состояние стало результатом наркотиков, которыми прикармливал его Барри Клеймс, результатом того, как влиятельный и расчетливый мужчина тайно подсовывал ребенку галлюциногены.

Джона познакомился с Робертом Такахаси в 1986 году на вечеринке у Жюль и Денниса. Тогда Роберт — друг Жюль — сразу же заинтересовался Джоной и увлеченно расспрашивал — пожалуй, он не один такой — о пребывании с мунитами, хотя разработки инвалидных колясок, которые Джона делал в робототехнической компании, увлекли его меньше. Роберт рассказал немного и о себе, мимоходом назвав себя «живым примером ВИЧ», что ошарашило Джону, и ему стало жаль Роберта. Впрочем, все остальные, знавшие о его положительном ВИЧ-статусе, не видели в этом ничего особенного. Вышло так, что оба покинули вечеринку примерно в одно время, по крайней мере, Роберт засобирался сразу после того, как Джона сказал, что уходит. Когда они вышли из дома, Роберт отвел его в сторонку и сказал:

— Пытаюсь раскусить тебя.

— Что это значит?

— Не могу понять, флиртуешь ты со мной или нет?

Джона оторопел.

— Вовсе нет.

— Ага, ну ладно. Давай проясним кое-что: ты голубой? — спросил Роберт. И вопрос прозвучал искренне, без неприязни. — Просто мне ничуть не хочется клеить гетеросексуала, который притворяется. То есть ты точно производишь впечатление голубого, но я уже ошибался на этот счет.

В 1986 году слово «голубой» стало широкоупотребляемым; изучение гомосексуальности вошло в список профильных предметов, хотя само слово как-то напрягало Джону, казалось ему весьма агрессивным. И все же, думал Джона, «голубой» — самое лучшее слово; он и правда чувствовал себя «голубым», когда возбуждался.

Вот на улице стоит Роберт Такахаси — подтянутый, стройный, беспардонно голубой юнец, американец японского происхождения, студент юридического факультета Фордемского университета — и спрашивает: «Ты голубой?» А Джона не может решиться на ответ. Он почему-то становится крайне застенчивым. Он мог бы сказать «нет», затем резко «ну, доброй ночи», а после этого просто уйти. Или мог бы сказать «да». Но вместо этого Джона Бэй завис в «режиме по умолчанию» и стал задумчивым, заторможенным и молчаливым.

— Это личное, — выдавил он.

— Что личное?

— Моя голубизна. Или ее отсутствие.

Роберт рассмеялся; его смех трогательно смахивал на икоту.

— Такого ответа я еще никогда не слышал.

— Ты всем подряд задаешь такой вопрос? Перепись проводишь, что ли?

— Обычно спрашивать не приходится, — сказал Роберт. — Но ты сложный случай. Крепкий орешек.

Он ухмыльнулся; а ведь этому человеку недавно диагностировали ВИЧ. Роберт был другом Жюль, которого она встретила в тот же вечер, когда познакомилась с Деннисом, почти сразу после окончания колледжа, пока Джоне промывали мозги в Церкви объединения.

Сейчас же Роберт Такахаси не мог раскусить Джону. Поэтому Роберт — опрятный и соблазнительный в куртке коричневой кожи, — отстегивая свой лаймово-зеленый мотоцикл от парковочного автомата, сказал:

— Что ж, тогда это останется великой тайной.

Затем он сел на мотоцикл, оттолкнулся и поехал, а Джона направился к метро. Джона думал только о том, что чувствует разочарование. Но чуть позже Роберт снова объявился прямо позади него, и Джона испытал огромное облегчение и восторг. Роберт остановил мотоцикл и спросил с улыбкой:

— Ты еще не решил?

Да, Джона давно ответил на этот вопрос, но он защищал свои пристрастия от посторонних глаз, берег их и держал при себе. Он не хотел быть помешанным на сексе и потерять контроль. Стройный Роберт Такахаси, одержимый спортом и схватывающий все на лету, как и положено юристу, был ВИЧ-положительным, и каким же может быть секс с инфицированным человеком? Наверное, контролируемым, что для Джоны означало «хорошим».

103