Исключительные - Страница 114

114

— Эта пациентка, замужняя женщина, учительница в начальной школе, только вошла в колею. Ей действительно полегчало, — рассказывала Жюль.

Она не придумывала, но Деннис оставался безучастным. Он рано засыпал, и она шла в гостиную звонить Эш и Итану, шепталась с ними отсюда, из своего унылого брака, и представляла их там, в их светлом мире. Она почти заболевала от пугающе замкнутой жизни с больным депрессией, с человеком, который не ходит на работу, неприлично много спит и бреется только когда ему опротивеет собственная щетина. Деннис сейчас чем-то напоминал горного охотника. Точнее, Рипа Ван Винкля, потому что спал, а не взбирался.

— Не знаю, что делать, — жаловалась она Эш по телефону. — То есть ничего и не сделаешь. Это ужасно. Я не в состоянии ему помочь. Ему ничего не помогает. Ему очень плохо.

И мне тоже, едва не сорвалось у нее, но она вовремя остановилась, это прозвучало бы эгоистично.

— Чем я могу помочь? — спросила Эш. — Что я могу сделать?

— Здесь ничего не сделаешь.

Приехали из Нью-Джерси родители Денниса, и мать с подозрением прошлась по квартире, будто подозревала, что ее сын заболел от жизни с Жюль.

— Где ты гладишь? — поинтересовалась свекровь.

— Что, простите?

Они редко гладили, а когда это было необходимо, стелили на кровать купальное полотенце и гладили на нем. Вот так мы и живем, хотелось ей сказать свекрови. Мы ничего не гладим, у нас нет денег, и я вам очень благодарна за наследственность, из-за которой ваш сын теряет все, что я любила в нем. Но Бойды, судя по всему, винили в его депрессии Жюль. Потому что у них не было гладильной доски, потому что они едва сводили концы с концами, может, потому, что Жюль еврейка (Деннис не единожды упоминал о том, что его отец помешан на документальных материалах Третьего рейха), потому что Бойды сами неприятные люди, которые не дали сыну тепла и любви… и, может, в этом причина его неизъяснимой печали, и кто мог винить его? Деннис и Жюль оба выросли в семьях, где не все было благополучно. Это сблизило их, и они сошлись, чтобы создать благополучный дом и сказать: ну вас к дьяволу, бессчастные семьи. Домашний очаг Вулфов в «Лабиринте» убедил Жюль, что самодостаточный, эмоционально уравновешенный тесный семейный круг создать можно. Ей захотелось создать с Деннисом такой же очаг, только новый, скромный, и они почти преуспели в этом, когда Эш и Итан вдруг поднялись на такую вершину жизни, какой практически невозможно достичь. И потом, позже, когда на Денниса снова навалилась депрессия.

Однажды утром, проснувшись и глядя на расслабленное, спокойное лицо спящего Денниса, она подумала, что скоро он проснется и вспомнит, каково ему в собственной шкуре, и день рухнет. Так жалко, что он не может просто спать да спать, ведь во сне он, похоже, почти счастлив. Задумавшись над этим, Жюль вдруг поняла, что ее сейчас стошнит, и, когда согнулась над холодной раковиной, ей вспомнились еще случаи, когда ее рвало. Наиболее памятный произошел в Исландии, и позже в колледже она перепила несколько раз. На этот раз было по-другому. Она решила, что это от злоключений, но дело, конечно, было не в этом. Часом позже крошечный электрический разряд ударил по груди. Со смутной тревогой Жюль подумала, что последний раз месячных у нее толком и не было, на что она в то время особенного внимания не обратила. Пустяки, такое случалось в жизни не раз.

Жюль, сделав тест на беременность и уставившись на результат, села на пол в маленькой ванной, чувствуя пульсацию крови в висках, и попыталась вспомнить, как и когда это случилось. Эти последние месячные явно были и не месячные вовсе, а, должно быть, как пишут в книгах, имплантационное кровотечение. С тех пор, как у Денниса случился инсульт и после, когда он вышел из больницы, они редко занимались любовью. Сейчас он был равнодушен к этому, не то чтобы совсем, но все-таки. Новый пациент Жюль — Хоуи, программист с застарелой проблемой перемещения, застенчиво признался, что мастурбировал, думая о ней, когда лежал в кровати с женой. Кровать так тряслась, сказал он, «что жена проснулась и приняла это за землетрясение». А между тем собственный муж Жюль был к ней равнодушен.

Она попыталась посчитать срок, вспоминая недели до того, как с Деннисом случился инсульт, и еще до рецидива депрессии, из-за которого он сделался вялым и неуклюжим. Она вспомнила один вечер, незадолго до премьеры спектакля Эш «Призраки», когда они были в Музее радио и телевидения на официальном открытии выставки под названием «Земля эта — Фигляндия». Итан стоял где-то в уголке главного выставочного зала рядом с Эш в окружении меценатов, аниматоров и друзей. На нем был смокинг, одной рукой он обнимал Эш, которая была одета в прозрачное и очень короткое платье с крошечными перламутровыми пуговицами, сбегающими по спине, платье напоминало костюм из «Сна в летнюю ночь». По случайному совпадению Эш надеялась поставить эту пьесу в ближайшем будущем. Накануне Эш поделилась, что платье «от Марко Кастеллано», но Жюль это ровным счетом ни о чем не говорило. Итан заметил, что Жюль смотрит на него из другого конца зала и улыбнулся ей.

Что он хотел сказать? Наверное, просто: «Все это внимание, разве оно не унизительно?» Или: «Знаю, тебе скучно. Мне тоже». Или всего лишь: «Эй, привет, Жюль Хэндлер-Бойд, друг моей юности, родственная душа, товарищ». Но в любом случае, эта улыбка снова пробудила в Жюль старое, хорошо знакомое давящее чувство, что у них с Деннисом нет ничего, кроме осознания собственного ничтожества и уныния. Пока они с Деннисом ехали домой на метро и поднимались на пятый этаж, узкие туфли на высоком каблуке успели стереть ей пальцы до крови. В квартире они разделись, и Жюль в ванной поставила кровоточащую ногу в раковину под кран. Вошел Деннис и сказал:

114