— Нет, не прячь ролики, Эш. Мама и папа сказали, что я могу надевать их ПРЯМО В КВАРТИРЕ, как мои индейские мокасины.
Эти двое, лучшая подружка и маленькая девочка, возились до тех пор, пока не распаковали все до единой коробки. Эш все еще была у них, когда стрелка часов приблизилась к восьми вечера. Они поужинали вьетнамской едой, которую взяли на вынос в ресторанчике, где и будут покупать ее ближайшие тринадцать лет, пока в кризисные времена заведение не закроется. Жюль сняла с дивана защитную пленку и достала тарелки и приборы из ящиков с надписями: «КУХНЯ 1» и «КУХНЯ 2». Рори явно переела — она уплетала роллы один за другим, но в конце концов громко икнула, встала, поплелась в новую комнату и рухнула спать прямо в одежде. Трое взрослых остались — их опьянили восторг и надежды.
— Все будет просто отлично! — убеждала их Эш. — Я очень рада за вас!
Они о многом говорили в тот вечер: о квартире, о театре Эш, о том, какие классные врачи достались Мо, и о том, что ему уже стало лучше.
— Он сейчас много работает с Дженнифер и Эрин. Старается изо всех сил. Этот мальчик — мой герой.
Итан был в Гонконге на этой неделе, а Эш изо всех сил поддерживала семейный очаг.
— Когда у тебя появляется ребенок, — сказала она Жюль как-то раз, — ты сразу начинаешь строить грандиозные планы на будущее, думаешь о том, кем он станет. А затем проходит время, и ты замечаешь трубу, в которую улетают все твои планы. Образ, который ты придумала, становится все меньше и меньше. Внезапно ты понимаешь, что спортсменом ему не быть. Да и художником тоже. Теперь знаешь, что не станет и лингвистом. Все разнообразные возможности ускользают. Но при аутизме отпадают очень многие вещи. Жизненные возможности ограничены. Начинаешь быть благодарной хотя бы за то, что твой ребенок имеет «высокую степень дееспособности». Даже гордишься этим термином, будто он равнозначен заслуженному званию национального стипендиата. И думаешь, что он, по крайней мере, не из тех, кто ест краску.
— Мо очень далек от того, чтобы есть краску! — больше Жюль не нашлась что ответить. — Видно, что он чувствительный, сообразительный. И да, он — настоящий герой.
Жюль понимала, что с этой точки зрения им с Деннисом повезло, а вот Эш и Итану — нет. Да, у нее были подозрения, что Рори не ждет такое уж невероятное и привилегированное будущее, но это ведь не трагедия. Рори и сама не захотела бы так жить. Она была вполне довольна тем, что у нее было. Несмотря на материнский нарциссизм и навязчивые фантазии, в которых Жюль небрежно говорила своим знакомым: «Да, моя Рори учится в Йеле, изучает лингвистику, и недавно выиграла бла-бла-бла», она понимала: если ребенок доволен самим собой — значит родителям крупно повезло. У Рори и Ларкин все будет хорошо. А вот у Мо с его вытянутым нервным личиком и подрагивающими пальцами — нет.
Эш ушла домой в десять — сказала, что устала, и отшутилась, что у «Шлепперс» срочный заказ на утро в Квинсе. В ту же ночь, не очень далеко от них, на шестом этаже «Лабиринта» 65-летняя мать Эш, Бетси Вулф, проснулась от головной боли — такой сильной, что она смогла лишь пробормотать «Гил!» и коснуться головы, чтобы он понял, что с ней. Это было кровоизлияние в мозг, и она скончалась еще до того, как к ним приехала скорая. Эш позвонила Жюль после того, как съездила в больницу и разобралась с документами. Она едва могла говорить. Она позвонила среди ночи, вся в слезах, сказала, что Итан все еще в Гонконге, и спросила, не может ли Жюль приехать к ней прямо сейчас. Жюль, конечно же, согласилась. Она оделась в темноте незнакомой квартиры, среди неразобранных коробок, спустилась на лифте и среди ночи поймала такси.
Она не бывала в «Лабиринте» много лет. У нее не было причин возвращаться туда. Когда золоченый лифт повез Жюль наверх, она обхватила себя руками. Поднимаясь, она не ощущала волнения — только печаль и страх. Эш открыла дверь и бросилась Жюль в объятия так, словно ее кто-то швырнул. Потеря матери превратила ее совсем в другого человека — она уже не была той женщиной, которая возилась с ними весь день и вечер, помогала Рори убраться в комнате и довольно уплетала креветки в кляре.
— Что мне теперь делать? — спрашивала Эш. — Как это так — у меня больше не будет мамы? Моей мамы? Когда я уходила от вас, мы говорили с ней по телефону, а теперь… теперь ее просто нет?
На нее накатила новая волна истерики.
Жюль обняла ее, и пару минут они стояли не шевелясь. Квартира за спиной Эш казалась неправдоподобной, похожей скорее на театральные декорации, чем на настоящее жилье. Их окружали просторный холл, гостиная и длинный коридор, двери которого вели в спальни, где жили и спали Вулфы. Жюль хотела сказать Эш хоть что-нибудь, но пока что у нее получалось лишь соглашаться с ней.
— Это ужасно, — говорила Жюль. — Твоя мама была замечательной женщиной. Несправедливо, что ее не стало так рано.
И вообще не стало, добавила Жюль про себя. В свои шестьдесят пять Бетси Вулф все еще была настоящей красоткой. Она работала доцентом в Музее искусств «Метрополитен», а по воскресеньям учила детей рисовать.
Все, кто ее знал, постоянно говорили о том, как молодо и элегантно она выглядит.
Когда умер отец Жюль, это тоже стало для всех шоком и трагедией, особенно если вспомнить про его возраст.
— Сорок два! — поражался Итан. — Это чертовски несправедливо!
Жюль хотела сказать Эш, что смерть кого-то из родителей — это, безусловно, невыразимо страшно, но все, что с этим можно сделать, — это просто зажать себя в кулак. Именно это Жюль — Джули — и сделала в свое время.