В блоке с ней соседствовала группа на редкость противных девчонок, не говоря уже о том, что все они были неопрятны и учились спустя рукава. Просто не повезло, что ее с ними поселили. В блоке стояла вонь, распространяемая горячими расческами для выпрямления волос. Девицы самозабвенно и с презрением орали друг на друга, как будто дело происходило в реабилитационном центре для душевнобольных. «ВЫЛИЖИ МНЕ КИСКУ, АМАНДА, КАКОЙ ЖЕ ТЫ ЛЖИВЫЙ МЕШОК С ДЕРЬМОМ!» — вопила одна девчонка через всю общую комнату с ее протекающей бескаркасной мебелью, и вывернутыми наружу коробками от пиццы, и с крохотным телевизором «Сони Тринитрон», и, конечно же, с горячими расческами, валяющимися повсюду, как рыцарские мечи в свободный от сражений день.
На первом курсе, в день, когда выпал первый снег, Жюль Хэндлер дошла до телефонной будки, расположенной через дорогу от общаги, носившей подходящее дурацкое название — «Кирпич», — и там, опуская в аппарат монету за монетой, позвонила Эш Вулф в Йельский университет. Как только Эш ответила, Жюль ощутила степень ее целеустремленности.
— Алло, — произнесла Эш рассеянным, отчужденным голосом человека, пишущего работу о Мольере.
— Эш, здесь просто ужасно, — сказала Жюль. — Такая громада. Знаешь, сколько тут студентов? Двадцать тысяч. Как целый город, в котором я никого не знаю. Я похожа на иммигрантку, в одиночку приехавшую в Америку. Меня зовут Анна Бабушка. Пожалуйста, приезжай, забери меня отсюда.
— Ах, Жюль, — ответила Эш. — Жаль, что ты расстроена.
— Я не расстроена. Я несчастна. Точно говорю.
— Потерпи немного, ладно? Ты же там всего два месяца.
— По собачьим меркам это десять лет.
— Можешь сходить в студенческую консультацию.
— Ходила. Но мне не только это нужно.
Жюль пять раз беседовала с очень милой растрепанной социальной работницей по имени Мелинда, доброй, как самая заботливая мать, сочувственно кивавшей, пока Жюль жаловалась, как глупо складывается жизнь в колледже. Позднее она с трудом могла припомнить, что сказала ей Мелинда, но в тот момент ее присутствие оказалось утешительным и необходимым, и, конечно, Жюль неосознанно имитировала некоторые приемы, применявшиеся Мелиндой, позднее, когда сама начала терапевтическую практику.
— К колледжу надо привыкнуть, — сказала Эш. — Я поначалу так же себя чувствовала, но в последнее время стало лучше.
— Ты учишься в Йельском университете, Эш, это совсем другое дело. А тут одни пьяные рожи.
— Здесь тоже многие напиваются, — возразила Эш. — Поверь мне. Если хорошенько прислушаешься сейчас, услышишь, как в Давенпорте блюют.
Жюль расслышала лишь звук чиркающей спички. Эш с сигаретой в руке часто походила на курящую фею или ангела-правонарушителя.
— Ну а здесь прямо присасываются к бочонкам с пивом, глотки под краник подставляют, — сказала она. — Да еще на следующей неделе обещают тридцать дюймов снега. Пожалуйста, приезжай на эти выходные, пока меня не погребли заживо.
Эш задумалась.
— На следующие выходные? Ладно. Мы приедем в пятницу, — сказала она.
Мы. Эш Вулф и Итан Фигмен, ко всеобщему изумлению, стали говорить «мы» и «нас» в последнее лето перед выпускным классом средней школы, и это «мы» сохранилось даже после того, как осенью они отправились в разные колледжи.
К выходным, как и было обещано, Эш с Итаном появились в Баффало, в общаге, где жила Жюль. Эш маленькая, красивая и светлоликая, Итан — взмокший и взъерошенный после долгой поездки. Они привезли из Нью-Йорка кое-какие гостинцы неотложной помощи, предназначавшиеся для того, чтобы подлечить одиночество Жюль в северной части штата. Рогалики было почти невозможно разрезать, а сливочный сыр с зеленым луком слегка расплавился, постояв у переднего сиденья под обогревателем старой машины, доставшейся Итану от отца, но они вчетвером принялись за еду в комнатенке Жюль в шлакоблочной общаге, закрыв дверь, чтобы не слышать ужасных соседок.
— Ладно, я поняла, о чем ты. Тебе надо бежать от этих девчонок, — спокойно сказала Эш. — Просто, один раз на них взглянув, я вижу, что ты не преувеличиваешь.
— Посмотри, прикинь, кто умнее всех в аудитории, — посоветовал Итан. — Послушай их высказывания. Потом пообщайся с ними после занятий и навяжи себя им.
— Навязать себя? — переспросила Эш.
— Блин, я не в этом смысле, — сказал Итан. — Боже, простите. Я такой идиот.
После выходных Жюль начала следовать их совету и часто убегала от соседок. Повсюду вокруг себя она обнаружила колонии разума; в своем несчастье она не умела их распознать. Она попереглядывалась с парой студентов из своей секции «Введение в психологию», а потом образовала с ними учебную группу. В психологической лаборатории, а позднее в студенческом союзе они с Изадорой Топфельдт и еще несколькими слегка альтернативными личностями сидели на модульной мебели и разговаривали о том, как все они на дух не переносят своих соседей. Потом они пошли на другой конец кампуса, в бар под названием «Бочка», и все напились ничуть не меньше завсегдатаев «Крамлиз». Дело происходило на севере штата Нью-Йорк, где снег ложился слоями, вздымаясь, как оставленный без присмотра лимонный пирог с безе в «Хеквилл дайнер». Они пили и пили, ощущая уют и родство, пусть даже без особой близости.
Изадора Топфельдт, шумная и широкоплечая, выкрикивала резковатые, но правдивые замечания.
— По крайней мере, ты быстро сообразила, что, если будешь забавной, это пойдет тебе на пользу, — сказала она Жюль. — Наверное, это спасло тебе жизнь. Но ты не настолько забавна, без обид, так что тебе, наверное, надо развивать и некоторые другие качества, если сможешь.