После того первого лета в «Лесном духе» возвращение домой было бедствием. Лоис и Эллен Хэндлер казались Жюль слишком заторможенными; неужто в них вообще ничего не возбуждало любопытства? Обе они подолгу бывали пассивны, а потом внезапно затевали споры на самые скучные темы, какие только можно себе представить. О том, какую длину подола в этом сезоне рекомендует журнал Glamour. Не слишком ли много насилия для подростков в новом фильме Чарлза Бронсона. Лоис: «Да». Эллен: «Нет». А больше всего возмущало то, что они даже не осознавали, какую боль испытывает вынужденная жить с ними под одной крышей Жюль. В то лето она стала высокомерной, втихаря была всем недовольна, хотя не знала этого о себе до тех пор, пока мать и сестра не явились в последний лагерный день на своем «Додже Омни», выглядевшем зеленее и приземистее, чем когда-либо. Из окошка вигвама она видела, как машина ползет по узкой ухабистой дороге. Жюль чувствовала себя посторонней, когда ее впервые пригласили в компанию к Эш и остальным, но вот теперь настоящие посторонние едут к ней и нагло останавливаются на дороге за вторым девичьим вигвамом, стремясь забрать ее в свое племя.
— Неужели мне необходимо ехать с ними? — спросила Жюль у Эш. — Так нечестно.
— Конечно, надо поехать. Мне тоже придется уехать со своими, когда они заявятся. Они вечно опаздывают. Мать обожает таскаться по антикварным лавкам.
— Тебе хорошо возвращаться в свою семью, — сказала Жюль. — Твое место там. И ты сможешь жить с Гудменом, и вся прочая здешняя публика будет жить рядом, у тебя есть целый город. Я к тому, что тут нельзя сравнивать, Эш. Я как в Сибири. Буду резать запястья и оставлять кровавый след на своей пригородной улице, которой досталось название Синди-драйв. Можешь в это поверить? Синди? А ты на какой улице будешь жить снова?
— Центральный парк, Западная.
— Что и требовалось доказать.
— Ты слегка драматизируешь.
— Просто безумие, что мне надо туда возвращаться. Что придется опять жить там, на гребаной Синди-драйв, в гребаном, гребаном Хеквилле, с матерью и сестрой.
— Мы все время будем видеться, — возразила Эш. — Это лето не уйдет просто так, будто и не было его.
— Как раз этого я и боюсь, — сказала Жюль.
Эш обняла ее, и боковым зрением Жюль углядела, что Кэти Киплинджер чуть раздраженно отвернулась. Жюль не осуждала ее; девчонки мигом обнимались, пользуясь любой возможностью, когда эмоции захлестывали. Девушкам, как детям или котятам, нравилось, когда их тискают. Но, может быть, Кэти Киплинджер рассердилась из ревности. Каждая хотела, чтобы Эш ее обняла, даже не из чувственных побуждений, а просто в стремлении быть выделенной. Кэти была сексуальна, но Эш была любимой.
В то утро, последнее лагерное утро 1974 года, Жюль перелистывала принадлежащий Эш выпускной альбом «Лесного духа» на пружинках, какой всем вручили накануне. У Эш, как и у Жюль, альбом был испещрен сентиментальными комментариями других обитателей лагеря. Но у Эш они отличались от надписей в альбоме Жюль, в основном составленным в таком духе: «Жюль, ты очень забавно сыграла в пьесе Олби. И оказалась ЗАБАВНЫМ человеком по жизни, о чем бы я никогда не догадалась! Надеюсь, и дальше у тебя отлично все получится. Давай не теряться! — Твоя подруга и соседка Джейн Зелл». Несколько симпатичных мальчиков признавались в том, что целое лето были безмолвно и безнадежно влюблены в Эш. Итан Фигмен прекрасно знал: хоть он и жаждал стать бойфрендом Жюль, но согласился бы и просто быть ее близким другом.
Несколько парней, не имея возможности сказать что-либо Эш напрямую, наконец высказали это в ее альбоме. Чувства выражались примерно так:
...«Дорогая Эш,
Знаю, что мы с тобой едва перемолвились словом. Вряд ли ты помнишь, но однажды, когда я на лужайке упражнялся на фаготе, ты проходила мимо и сказала мне: „Классно звучит, Джефф!“ И Богом клянусь, как будто роль моя в жизни такая — стоять на этой лужайке, чтобы ты проходила мимо. Знаю, мы, оркестранты, не такие шустрые и остроумные, как вы, театралы. Впрочем, про фагот есть неплохая шутка:
Чем похожи фаготы на судебные тяжбы?
Все аплодируют, когда дело закончено.
Ну так вот. Прежде чем отсюда уехать, хочу, чтобы ты знала, что я все лето был совершенно в тебя влюблен, пусть даже всего лишь через лужайку.
Джефф Кемп вернется к своей жизни, своему школьному оркестру и металлическим складным стульям на концертной сцене, и целый год продержится без любви Эш Вулф, и она станет олицетворением всего того, что ему нравится в девушках. Девушках как высших существах. Нежных голубках, но таких заботливых и добрых, что непременно одна должна быть рядом. Даже Жюль ощутила это легкое дуновение, исходящее от Эш.
— Обещаю тебе, — сказала Эш в тот последний лагерный день, 23 августа 1974 года, — я не дам тебе ускользнуть.
Не только в Эш, самой близкой подруге, нуждалась Жюль, но и во всех остальных, и в том ощущении, которое у нее возникало в их компании. Но подлинное летнее чувство уже растворялось, слабело. Для нее это было необычное и замечательное лето, но запомнила его и вся страна: действующий президент на глазах у всех покинул Белый дом! Он помахал им рукой, как будто уходил после собственного особенного лета. Она никак не могла уехать отсюда сейчас, и слезы наворачивались на глаза. Вдалеке подъезжали другие машины. Над всеми голосами Жюль различала голос Итана. Еще раз, точно как в день приезда, он был в самой гуще, помогал товарищам по лагерю и их родителям, всю свою массу используя для того, чтобы поднимать чемоданы и спортивные сумки и заталкивать их в распахнутые багажники ожидающих машин. Плакала не только Жюль. Плечо футболки Итана с котом Феликсом весь день оставалось влажным.