Исключительные - Страница 52

«Лесной дух — 1975». Ида подняла «Никон F2» и запечатлела момент.

В тот вечер на прощальной тусовке в рекреационном зале Кэти Киплинджер и Трой Мейсон в обнимку танцевали каждый танец, медленный или быстрый. Играли Rolling Stones, Cream и The Kinks, а Гудмен первый час сидел за диджейским пультом. Но видеть Кэти в объятиях ее друга-танцора было для Гудмена чересчур, и он ринулся обратно в третий мальчишеский вигвам, где наспех смешивали «ви-энд-ти» на всех. Гудмен опрокинул несколько стаканчиков, а остальные хранили уважительное молчание, пока он вдруг не объявил, словно озадаченный этим осознанием: «Я вдрызг пьян».

Вдали продолжали играть песни; Вундерлихи великодушно разрешили продолжать прощальную вечеринку допоздна, сколько понадобится. Снаружи вигвама блеснул особенно яркий луч света, а за ним появилась преподаватель ткачества и спасатель Гудрун Сигурдсдоттир со своим надежным исландским фонарем, оснащенным мощной батарейкой, которая наверняка их всех переживет.

Она вошла в вигвам со словами: «Спокойно, расслабьтесь, это дружеский визит». И, чего обычно не бывало, уселась на одну из мальчишеских кроватей, где неожиданно зажгла сигарету.

— Никогда не делайте, как я, — сказала им Гудрун, докурив. — Во-первых, доказано, что курение приводит к раку. Ну и вопрос безопасности. Есть же такое выражение: «Это место может вспыхнуть, как деревянная изба»?

— Нет такого выражения, — сказал Итан. И вежливо добавил: — По крайней мере, я такого не слышал.

Они немного посидели, но после того как Гудрун погасила сигарету в складном стаканчике и сказала, что ей пора уходить, они попросили ее еще чуть-чуть задержаться. Это была 28-летняя шатенка, слегка потрепанная жизнью, но не чуждая экзотики. Жюль задумалась, как живется человеку из богемы в Рейкьявике и чувствует ли себя Гудрун одинокой там. Никому никогда и в голову не приходило попросить вожатую Гудрун рассказать о себе, хотя она всегда была рядом и проявляла доброжелательность. Она преподавала ткацкое дело и присматривала за бассейном в лагере, где большинство людей практически не плавало. По утрам она учила горстку энтузиастов прыжкам в воду, хотя поверхность бассейна не отличалась особой чистотой. На ней скапливались листья, и в тумане, опускающемся как раз перед используемой для побудки записью симфонии Гайдна «Сюрприз», которую заводили ежедневно в семь утра, у бассейна можно было увидеть, как Гудрун Сигурдсдоттир в красном спортивном костюме вылавливает сачком все опавшие природные частицы и мертвых или обреченных лягушек, которые на свою беду спикировали туда минувшей ночью.

— Гудрун, скажи мне одну вещь, — попросил сильно пьяный Гудмен. — Как ты думаешь, почему женщины так себя ведут? Вот она вся такая несчастная, потом тебя забирает целиком, а дальше начинает все портить. Туда-сюда, потихоньку. Почему вечно в отношениях такая хрень?

Когда-нибудь бывает по-другому? В Дании тоже так?

— Я не из Дании, Гудмен.

— Нет, конечно, я знаю. Я просто интересовался, знаешь ли ты, как с этим в Дании.

— Выкрутился, Вулф, — вставил Итан.

— О чем именно ты спрашиваешь? — уточнила Гудрун. — Почему я считаю, что проблемы между мужчинами и женщинами мира таковы, каковы они есть? Хочешь знать, будут ли те проблемы, которые ощущаете вы, малолетки, сопровождать вас всю оставшуюся жизнь? Всегда ли будет болеть сердце? Ты об этом спрашиваешь?

Гудмен смутился.

— Вроде того, — сказал он.

— Да, — произнесла вожатая внезапно громким голосом. — Всегда будет больно. Хотела бы я ответить тебе как-то иначе, но это было бы неправдой. Мои разумные и добрые друзья, отныне всегда будет так.

Никто не мог вымолвить ни слова.

— Вот мы и вляпались, — изрекла наконец Жюль, и остальные восприняли это как типичное высказывание Жюль Хэндлер, замечание не такое уж умное, но вставленное в нужный момент. Итану нравилось, когда она шутила или говорила нечто сардоническое; он был самым благодарным слушателем в мире. Но на самом деле Жюль сказала «мы вляпались» потому, что ей хотелось удостовериться: она по-прежнему важна для этих людей. Она уже представить себе не могла свою жизнь без них, хотя в итоге ей придется с этим смириться.

Последняя лагерная ночь выдалась холодной, и когда по косым деревянным стенам мальчишеского вигвама застучал дождь, сидевшие внутри девчонки разбежались, понурив головы. Им хотелось в теплые постели, хотелось, чтобы лето не заканчивалось, но оно уже прошло.

Вернувшись в город, Гудмен продолжал горевать и практически не просыхал. Когда начался учебный год, он пьянствовал в будни после обеда, тревожа родителей, которые боялись, что его вышибут из очередной школы. Они сразу же отправили его к психоаналитику, которого многие рекомендовали.

— Гудмен сказал, что доктор Спилка хочет, чтобы он рассказал ему все, — поделилась Эш с Жюль. — Чтобы он рассказал ему, как проходило, цитирую, «половое сношение» с Кэти Киплинджер. Родители платят за это шестьдесят долларов в час. Ты когда-нибудь слышала, чтобы кто-то столько платил мозгоправу?

В течение учебного года во время постоянных неотложных поездок в город Жюль наблюдала, как Гудмен становится все более угрюмым. В один из ноябрьских уик-эндов они всей компанией вновь отправились в паб «Авто», и на сей раз Кэти привела с собой своего бойфренда Троя Мейсона. Они сели вдвоем в допотопный форд и лизались, пока на экранах во все стены братья Маркс демонстрировали свой древний эстрадный номер. Гудмен сидел в отдельной машине рядом с сестрой и, нахохлившись, глядел сзади на Кэти и Троя.