Эш, в отличие от него, ела суши и сашими много раз; позже тем вечером она даже сказала, что была уверена — в детстве, в шестидесятых, она с отцом приезжала именно в этот ресторан. За обедом Гил Вулф снисходительно обучал свою дочь держать пару лаковых палочек. А может, это был совсем другой ресторан; в городе было несколько таких мест, безымянных, вне списков, без цен. Нужно просто быть человеком, который знает о них. Нужно иметь деньги.
Но причина состояния Итана была не только в еде. По идее, он должен был расслабиться. Напрягаться нужно было раньше, но и тогда он тоже был напряжен. Теперь же заказали целый сезон шоу, весь этаж офисного здания арендован под студийное помещение, и отступать заказчикам уже некуда. Они не могли внезапно осознать, насколько сильно ошиблись, по какой-то нелепой случайности предложив из всех людей именно ему, отстойному, некрасивому Итану Фигмену, очень большую сумму денег за то, чем бы он занимался и бесплатно, пусть и только в своей голове.
— Ну и как ощущения? Если все сложится, вы станете самым привлекательным Фигменом Америки, — спросил Гэри Роман.
— Наверняка вы вне себя от радости, — пробормотала Холли Сакин.
— Вообще-то вторым по привлекательности, — сказал Итан, — моему двоюродному дядюшке Шмендрику Фигмену просто поклоняются — по крайней мере, в районе Флэтбуш в Бруклине.
Повисла неловкая пауза, и оба директора одновременно засмеялись, однако Эш даже не прикинулась, что ей смешно. Итан болтал. Он всегда болтал, когда нервничал. Не было у него никакого двоюродного дедушки Шмендрика, а шутка даже не была шуткой. Он знал, что Эш не нравится эта его сторона, но когда вступаешь в отношения, то подписываешься на весь набор. К тому времени, как Эш полюбила его, он обзавелся кучей недостатков — болтливость, потеющие руки, неуверенность, общая нескладность в одежде и еще большая — или того хуже, несуразность, — без нее. Итану Фигмену требовалось больше сакэ, чтобы разговаривать с этими людьми так, как люди обычно разговаривают друг с другом. Он не может всю жизнь общаться только с друзьями, хоть и хотел бы — особенно если бы мог в основном говорить с Жюль. Они с каналом теперь партнеры, они связаны. У Итана будет сериал «Фигляндия», который он будет придумывать, записывать и озвучивать, в обсуждениях которого он будет участвовать и которому он будет уделять все свое время. Его будет окружать огромное количество людей, не только Эш, Джона и Жюль.
Три года назад, когда Итан закончил Школу изобразительных искусств, его наняли для работы над умным, но едким ночным мультсериалом для взрослых «Смехачи». Он единственный из друзей сразу нашел работу по специальности. Остальные сужали круги вокруг желаемых профессий, но еще не занимались ими. Жюль все еще пыталась стать комедийной актрисой. Эш старалась добиться серьезных ролей. Джона не знал, чего хочет, пребывая в растерянности. Проект Итана был одним из немногих телевизионных мультсериалов для взрослых и единственным сериалом, созданным в Нью-Йорке, а не в Лос-Анджелесе, что больше всего и привлекало его. На самом деле ему не нравился стиль «Смехачей», да и юмор там был посредственным и инфантильным. Персонажи ставили друг другу подножки и спотыкались, что пришлось по душе целевой аудитории в возрасте от 18 до 25. Анимационная студия, где Итан рисовал и писал «Смехачей», арендовала просторное помещение в районе Челси, с секционной мебелью, музыкой Depeche Mode, холодильником, забитым бутылками новомодного сока «Снэппл» и сотрудниками в возрасте до тридцати лет. Однажды кто-то притащил прыжковую ходулю, которая оставила длинную линию вмятин на прекрасном полу. «Смехачи» получили семь номинаций на «Эмми», и продюсеры в благодарность отправили сотрудников на Гавайи.
На острове Мауи Итан сидел в тени дерева с книгой, в рубашке с длинными рукавами и в длинных штанах — почти что в костюме пчеловода. Пока все остальные отдыхали на солнце или в воде, Итан осознал, что у него депрессия, и ему нужно не только вернуться домой, но и уволиться с работы. Он не хотел больше нести ответственность за «Смехачей» с их здоровенными тупыми головами. Итан поднялся в свой номер и позвонил Эш в Нью-Йорк. С самого приезда он ни разу не пользовался телефоном во избежание лишних расходов — он боялся, что кто-нибудь с канала разозлится на него за это. Даже его мини-бар остался нетронутым. Разумеется, все остальные из команды «Смехачей» с утра до вечера ели орехи макадамия в кофейной глазури. Итан переживал, что если скажет Эш о своем намерении уволиться, она ответит:
— Это очень импульсивное решение, Итан. Послушай, не предпринимай ничего до конца поездки, а когда вернешься домой — все обсудим.
Но она сказала:
— Если ты так хочешь.
— Хочу.
— Хорошо. Сообщи мне, когда возвращаешься. Очень люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — сказал он энергично, ощущая ее спокойную уверенность. Эш никогда не осуждала. Возвращайся домой, сказала она, и он вернется, а она будет ждать и поможет ему во всем разобраться. В поездку приглашали партнеров с супругами, но Эш решила остаться в Нью-Йорке, чтобы поработать над экспериментальной пьесой под названием «Коко Шанель кончает», которую будут ставить ночью на улице в районе мясных заводов. Эш за это не платили, но зарплаты Итана хватало на двоих. Он собрал вещи, пока другие художники плескались и ныряли в Тихом океане, и оставил записку на ресепшене для своего босса, объяснив, что решение пришло к нему внезапно, но прочно засело у него в голове. «Меня будто ударили по голове доской для серфинга», — писал он. «Не то чтобы я знал, каково это на самом деле, потому что, как вы могли заметить, я провел отпуск в тени, за чтением „Сговора остолопов“. Но я должен уйти. Я даже не уверен, из-за чего».