— То есть нам можно все-таки попробовать что-то сделать вместе? — спросил Джона сдавленным голосом.
— Этого я сказать не могу. На нулевой риск можно рассчитывать только, если остановиться на петтинге.
— Петтинге? Скажи ему, что тебе пора.
— Мне пора, но спасибо вам.
— Хорошо, — ответил Крис. — Хорошего вам дня. Не промокните, — добавил он и повесил трубку.
— «Не промокните». Что он хотел этим сказать? — забеспокоился Джона. — Он имел в виду некоторые жидкости? Он что, поделился со мной своим мнением, хотя никто его об этом не просил?
— Он имел в виду, что на улице идет дождь.
— О, о, точно, — упокоился Джона.
— Ты прелесть, — сказал Роберт. — Мне даже нравится твоя тревога.
— А мне — нет. Ненавижу ее.
— Мы вовсе не обязаны делать это сегодня или делать в принципе, — предложил Роберт Такахаси, но Джона Бэй не мог принять эту мысль, не смог бы он объяснить и то, что, несмотря на тревогу и страх, он хотел испробовать этот затрудненный, ограниченный секс — именно в таком сексе для Джоны не было угрозы утонуть в ощущениях. Вероятно, он нашел отличный способ управляться со своим перевозбуждением, не отрицая при этом свою неотъемлемую и кипучую гомосексуальность.
Время шло, бывали серые и мрачные дни, бывали дни, когда лофт освещался заплатами солнечного света, когда он — с бледной кожей — и Роберт Такахаси — с кожей цвета пшеницы — разрывали упаковку презерватива «Троян» и трахали друг друга. Джону удивляло, как части разных тел могут подходить друг другу с точностью частей от конструктора «Лего». Роберт, похоже, скупил весь запас лубриканта «Блудрикант» в Средней Атлантике, и хранил пару тюбиков у Джоны в ящике ночного столика, в котором Сюзанна когда-то держала свои гитарные медиаторы.
Джона и Роберт не оглядывались на свою историю — не такая уж она была богатая — и не строили планов на будущее — вряд ли они были бы долгосрочными. Роберту Такахаси нужно было поддерживать высокий уровень т-лимфоцитов как можно дольше. Никто из них не горел желание обсуждать его состояние, но нельзя было игнорировать вероятность того, что Роберт умрет молодым. На сегодняшний день его болезнь протекала бессимптомно, а уровень т-лимфоцитов был в норме. У них были друзья в том же состоянии, уже принимающие азидотимидин, — лекарство, которое превращает жизнь в круглосуточное безумие с пищащим таймером, приступами диареи и другими унизительными моментами. Это самое безумство наверняка скоро настигнет Роберта; но пока что Роберт в сопровождении какого-то терапевта-отступника держится без сильнодействующей фигни, принимает пчелиную пыльцу, витамин В-12, а также усиленно и интенсивно занимается в спортзале по часу в день перед работой. Его жизнь крутится вокруг правозащитной работы в юридической компании «Ламбада Лигал Дифенс». В этом Джона завидовал ему; работа Джоны в робототехнической компании «Гэйдж Системс», где он курировал малые инновации для инвалидов, годилась ему, но по неясным ему причинам он чувствовал некоторое опустошение.
Работа Роберта была постоянной, безотлагательной, требовала засиживаться допоздна. Время от времени они с Робертом ходили на митинги, лежачие демонстрации и акции «умирания». В те годы они всегда делали плакаты; впоследствии, когда Джона вспоминал ту эпоху, он словно чувствовал запах маркеров — сильный и резкий, словно к носу поднесли бутылочку с нюхательной солью. Однажды «СПИД-коалиция для мобилизации сил ACT UP» запланировала акцию протеста к приезду Рейгана, который собирался выступать в ООН. Джона и Роберт в числе сотен других участников собрались на тротуаре Первой авеню. Прибыл президентский кортеж, и Джона мог видеть вдали Рейгана в классическом пальто, несмотря на то, что после покушения президента держали подальше от толпы. Он даже не был настоящим человеком, просто неодушевленный объект, и хотя ему в заслугу ставили окончание Холодной войны и в еще большую заслугу — отношения с Горб и прочее в том же духе, он был лидером, который не мог вслух произнести слово «СПИД», и уж тем более не мог представить себе двух мужчин в постели или на похоронах их любовников. Толпа стала поджимать оцепление, потом начала скандировать — и вдруг все разом сели. Вдалеке послышался грохот шагов, и взволнованный Джона вытянул голову, чтобы посмотреть, как на них накатывает полицейская волна. Чей-то каблук врезался в бедро Джоны, и он закричал. Обернулся к Роберту, но его не было. Джона позвал его, но было слишком много людей и слишком много движения. Он потерял Роберта Такахаси, и сейчас был прижат толпой к мужчине, который выглядел как моряк Папай.
— Роберт! — снова закричал Джона и тут почувствовал на своей спине чью-то руку; он обернулся и увидел Роберта, стоящего прямо над ним. Роберт протянул свои мощные руки, вытянул Джону из толпы, и они оба чуть не упали.
После того, как сегодня вечером Деннис Бойд потерял сознание в ресторане, Джона и Роберт сидели рядом в приемном покое больницы «Бэт Израэль» вместе с Жюль, Итаном и Эш, и это жуткое учреждение напомнило Джоне о том, как все они сидели на пластиковых стульях в каком-то другом ярко освещенном месте. Где же это было? Поначалу он не мог вспомнить. Он напряженно думал; и вот, вспомнил — полицейский участок в Верхнем Вест-Сайде в канун нового 1976 года. Джона с друзьями прождали тогда всю ночь. Это случилось так давно, что Джона почти все забыл; но он чувствовал какую-то незавершенность. Кэти Киплинджер просто удалили из их группы друзей, вытолкнули из нее усилиями взрослых. Она всегда нравилась ему; она правда была несколько истеричной, но ее экспрессивность восхищала. Ему никогда не удавалось выразить что-либо, но она всегда кричала, вопила и имела свое мнение. Еще она всегда язвительно отвечала Гудмену, который этого заслуживал. Кэти казалась по-своему смелой, тело ее было телом женщины, но в то же время по сути она была совсем девчонкой.