Исключительные - Страница 108


К оглавлению

108

— Ну, существует евклидово векторное пространство, — начал он. — Вам это интересно?

— Еще как! — сказала Ханна с подбадривающей улыбкой.

— Евклидово пространство используется, когда нужно обозначить расстояние от точки А до точки В. Само слово «вектор» пришло из латинского языка. Его буквальное значение — «несущий».

— Гляди-ка, мы получаем образование в МТИ, — сказала Ханна Джоэлу.

— Надо рассказать всем на ферме, что мы ездили в МТИ и ходили на семинар по векторам, — предложил Джоэл. — Да никто не поверит. Джона, придется тебе самому рассказывать.

Услышав свое имя, Джона напрягся. Он ведь сказал им, что его зовут Декс. Откуда они узнали его настоящее имя? Ох, ну конечно; на одном из учебников на его столе был наклеен кусок малярной ленты, где он когда-то написал «ДЖОНА БЭЙ, ‘81».

— Не хочешь провести выходные у нас на ферме? — спросила Ханна. — Покидать сено вилами? Рассказать другим про векторы? Поработаешь и головой, и руками.

— Нет, спасибо, вряд ли, — ответил Джона.

— Ладно, хорошо; нет так нет, — сказала она, и на этот раз в ее улыбке мелькнуло что-то похожее на огорчение; впрочем, может, она и правда огорчилась. Они не принуждали его ехать с ними, по крайней мере он не чувствовал давления с их стороны, скорее искреннее желание, чтобы он побыл с ними.

— Ну, — сказал Джоэл, — нам пора. Было приятно поговорить с тобой, Джона, надеюсь, остаток лета пройдет хорошо. — Он встал, поманил собаку, и та вскочила на лапы.

Джона подумал, что прямо сейчас комната наполнена жизнью, и когда эти незнакомцы уедут, то увезут жизнь с собой. Ему совсем не хотелось допустить этого. Он поддался порыву — он, редко поддающийся порывам, — и спросил:

— А долго ехать?

Перед отъездом Джона взял с доски на своей двери исписанный серый маркер и написал убористым, нежным почерком: «Уехал на ферму „Голубятня“ в Вермонте с ребятами из фиолетового минивэна. Вернусь в понедельник». Если вдруг они собираются убить его, что маловероятно, это будет подсказкой.

С виду ферма была приятной. Некоторых ее обитателей немного потрепала жизнь: они медленно говорили, страдали от выгорания, а у одного из них — это самый экстремальный пример — не было ног, и он перемещался по грязным ухабам на инвалидной коляске с электроприводом. Но еду готовили вкусно, на манер поваренной книги «Клен Пенсильванский». Все вокруг были невероятно любезными; в МТИ было по-другому — там люди были погружены в то, чем занимались, и иногда за ужином могло показаться, что твой сосед ушел в астрал. Даже во время еды инженеры что-то проектировали, а в головах математиков создавались классные доски, исписанные уравнениями; и даже дружеское общение казалось отчужденным. А еще к старшим курсам студенты становились честолюбивыми и умели так просчитывать свой следующий шаг, словно были двойными агентами.

На ферме же амбиции ее обитателей распространялись на интересные способы готовки булгура, беседы о старой овце, которая отбилась от стада, и приветствия в адрес вновь прибывшего Джоны, знакомство с которым, по их словам, было благословением. В конце ужина женщины раскладывали коричневатый пудинг из рожкового дерева и агара; в хрустальных чашечках с блошиного рынка пудинг походил на потроха. Джоэл склонил голову в молитве, и все последовали его примеру. Молитвы были короткими, и за ними пелись незнакомые Джоне песни; одна из них была на корейском языке, хотя азиатов среди сидящих за столом не было. Вспоминая себя тогда, Джона думал, каким же наивным он был. Он поражался тому, как мог допустить, чтобы его вели, как ту старую овцу на лугу.

После ужина все собрание перекочевало в переоборудованный амбар, где продолжило молиться и петь. Затем Томми, седеющий мужчина без ног, стал двигаться вперед, и все замолчали.

— В тысяча девятьсот семидесятом году произошло следующее, — начал Томми. — Меня призвали в армию и отправили во Вьетнам, где через два месяца мне оторвало ноги «прыгающей Бетти». Повезло, что меня вытащили из реки и отправили обратно в Штаты; затем я провел год под опекой Министерства по делам ветеранов, а когда вернулся домой, то услышал от жены: «Вот уж дудки, муженек, не буду я женой долбаного калеки, который даже не может принести мои сигаретки». Люди вокруг тяжело, сочувственно вздыхали, но потрясенный Джона сидел молча.

— Я был в жутком положении, — продолжал Томми, — ужасно обозлился. Все друзья бросили меня, все до единого, и, правду сказать, я не виню их. Я опустился до того, что сидел в своей жалкой инвалидной коляске на улице Хартфорда в штате Коннектикут и просил милостыню; и вот в один их таких дней к тротуару подъехал микроавтобус. Из него вышли самые милые люди на свете. Они сказали мне, что, похоже, я остался без семьи, и я ответил, что это правда. И они сказали тогда, что они и есть моя семья. И это тоже было правдой, — он утер слезы рукой. — Они почувствовали, что нужны мне, а я нужен им. Точно так же, как здесь в амбаре мы все друг другу семья, мы все нуждаемся друг в друге, ведь дьявол вокруг нас. Вы все знаете, что еврейский народ — богоизбранная нация. Но евреи поддались влиянию сатаны и отвернулись от Иисуса.

Господь сделал все возможное, чтобы показать им, как опасен этот путь, — обыденно объяснял Томми. — Он веками заставлял их страдать, и в довершение взял и одним махом истребил своим карающим перстом шесть миллионов евреев. Они совершили ошибку, отрекшись от Иисуса, и Богу пришлось искать нового Мессию и новое место для своего возрождения. И куда же он обратился?

108