Исключительные - Страница 128

128

Я позвонил своему юристу и спросил, чего мы можем потребовать, по его мнению, и что можем получить. Потом у нас было длинное совещание с Пушкиным.

— Думаю, ты не русского поэта имеешь в виду?

— Пушкин никогда не читал Пушкина, и это многое о нем говорит. Если ты однофамилец великого русского писателя, как можно хотя бы не попробовать его читать? Джек Пушкин — один из топ-менеджеров студии, и он неплохой парень. Но когда мой юрист сообщил, что мы хотим частично перенести производство атрибутики обратно в Штаты, отказавшись от услуг фабрик, где используется детский труд, Пушкин сразу притих. Потом они долго спорили, а я просто слушал, и наконец Пушкин бросил трубку. Он перезвонил через две секунды, долго извинялся, и всем пришлось снова подключаться к разговору, а в Индонезии это непросто. В общем, они продолжили без меня, и, вернувшись в Америку, я узнал, что все согласны перенести сюда около десяти процентов производства. Они знали, что, если откажутся, это будет дурно пахнуть. Они теряют на этом кучу денег, не только из-за оплаты труда, но и из-за налоговых льгот при работе за границей, но готовы этим пожертвовать ради высшего блага. Им пришлось согласиться со мной не только из соображений пиара, но и потому, что у меня есть то, что им нужно. В том числе благодаря отцу Эш.

— Что?

— Ну, мой голос, — ответил он голоском Уолли Фигмена, — и многое другое. Он позаботился о том, чтобы я знал себе цену. Он не хотел, чтобы меня кто-нибудь обманул, и этого не случилось. Сейчас они теряют кучу денег, но зато я делаю то, что должен, а они смогут разослать всем пресс-релиз и раструбить, как они горды своим высокогуманным поступком, а заодно и тем, что производство возвращается в США. Десять процентов производства перенесут сюда, на умирающие фабрики на севере штата. Да, это капля в море, но хоть что-то. И я спрашивал у очень умной женщины из ЮНИСЕФ, нельзя ли открыть школы для детей, которые раньше работали? Я знаю, что все равно приношу вред, но теперь я надеюсь приносить чуть меньше вреда.

— По-моему, ты вообще никакого вреда не приносишь, — возразила Жюль.

— Я уверен, что приношу. Но на меня хотя бы снизошло озарение. Я называю это «Джакартским преображением». По крайней мере, наедине с собой.

— А Эш что говорит?

— Ей, конечно, идея тоже понравилась. Она не из тех жен, которые критикуют мужей. Ты тоже, — добавил он через секунду, но Жюль ничего не сказала, — ты не критикуешь Денниса. Ты просто позволяешь ему быть собой.

— А у меня есть выбор? — спросила Жюль кислым голосом. — Середина дня, мы с тобой разговариваем о реальных вещах и едим настоящую еду, а Деннис валяется в кровати и спит.

Итан посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом.

— Я знаю, что вы оба от этого страдаете.

— Ему на все наплевать! — взорвалась она. — Раньше мы все время смеялись, и разговаривали, и трахались — извини, что я это говорю, — и он был такой энергичный! А потом все куда-то делось. Он заботится о Рори, это правда тяжело, и я не стану этого недооценивать. Но он… как будто не здесь. Он ничего не хочет. Так же вел себя папа, когда умирал, как будто медленно уходил. И это все продолжается и продолжается. Он наполовину со мной, а наполовину нет. Меня это бесит, и я чувствую себя ужасной эгоисткой, когда так говорю. Мне его жалко, конечно, но я ведь и о себе тоже должна думать, и о Рори.

— А он может попробовать что-нибудь еще?

— Иногда, когда он пробует новые лекарства, кажется, что они работают. И мы тут же начинаем надеяться. Но потом он говорит мне, что они не действуют. Или что у них ужасные побочные эффекты. Я часто вижу людей с депрессией, но его депрессия, которая считается «слабой», какая-то очень упрямая. Атипичная.

— Если тебе вдруг захочется сильной депрессии, — сказал Итан, — съезди в Джакарту и посмотри, как живут эти рабочие. На их руки посмотри. Вот тут-то тебя и накроет.

— Да, как раз это мне и нужно. Больше депрессии.

В дверях гостиной возникла Рори, по-прежнему в кимоно, и низко поклонилась Итану. Он встал и поклонился в ответ.

— Итан Фигмен, я убиваю дерево, — объявила Рори.

— Прекрасно, Рори. Дерево должно умереть. Это воплощение зла. Именно так я каждый день говорю Ларкин.

— Ты меня дразнишь, я знаю. Хочешь посмотреть, как я убью деревяшку?

— Конечно.

Рори пристроила толстую палочку на край стола, завопила «Кий-я!» и расколола ее надвое. Щепки разлетелись по всей комнате и попали под батарею. Они пролежат там долгие месяцы или даже годы, застряв в тесном пространстве, и будут лежать под батареей даже после того, как Хэндлеры-Бойды уедут из этой квартиры, вместе с библиотечной книжкой, которая спланировала под бюро в процессе зачатия Рори. Жюль часто вспоминала этот вечер и Денниса в черном галстуке. Он выглядел таким значительным, полным жизни. Да, вот в чем дело. Итан полон жизни, а Деннис уже нет. Депрессия пробила в нем дыру. Деннис утекает.

— Ты гениальный каратист, детка, — сказал Итан, притянул Рори к себе и стал качать на колене.

— Никто не может быть гениальным каратистом, — заявила Рори.

— Ну как, я не могу, а вот ты можешь.

Рори оценила шутку и засмеялась грудным смехом.

— Итан Фигмен, я не то имела в виду, — голос у нее был такой глубокий и уверенный, что Жюль иногда называла ее Джеймсом Эрлом Джонсом. Объяснять Рори, что дома стоит говорить немного потише, не было никакого смысла, она в принципе не представляла, что голос можно понизить. Она была энергичной и тоже полной жизни, примерно как Итан в представлении Жюль.

128