Исключительные - Страница 44

К тому моменту, когда все они осенью 1974 года вошли в многоквартирный дом «Лабиринт», где жили Гудмен и Эш Вулф, остаточные проявления былых глюков у Джоны стали совсем уж редкими, да и на Барри он уже меньше сердился за то, что тот украл его произведение и чуть не разжижил его мозг. Теперь ему приходилось думать о других вещах. Он учился в старшей школе, присутствовал в целом мире. Джона примерно с детского сада знал, что ему нравятся мальчики — нравится думать о них, нравится «случайно» трогать их во время игр, — но только в пубертатном периоде позволил себе осознать смысл этих мыслей и этих прикосновений. Однако он еще не вступал в контакт ни с одним мальчиком, и представить себе не мог, как это будет происходить, и будет ли вообще. Он не собирался никому рассказывать о своих желаниях и считал, что вполне сможет жить монашеской жизнью. Музыки в его жизни тоже не будет. Музыку из него забрал, выкачал жадный Барри Клеймс, хотя Джоне не раз говорили, что он способен сделать блестящую музыкальную карьеру и что у него, конечно, есть имя.

В «Лесном духе» Джона частенько скручивал косяки с друзьями, но делал это вызывающе, зная, что сам употребляет наркотики, а остальные — нет. К этому моменту Джона уже пару лет не общался с Барри Клеймсом, и за это время изменился и подрос. Свои темные волосы он отращивал очень длинными, а этим летом в лагере начал было отпускать и бороду, только не совсем понимал, что с ней делать. Брить? Игнорировать? Превратить в жиденькую китайскую бородку? Он мельком глянул в зеркало утром перед первым неофициальным сбором питомцев «Лесного духа» и бритвой соскреб всю эту ерунду, как картограф стирает земельный массив с рождающейся карты.

— Хорошо, — оценила мать, когда он появился в кухонной зоне лофта. — Не собиралась ничего говорить, но так гораздо лучше.

В последнее время она чаще бывала дома, сидела за столом с сигаретой, газетой и пачкой контрактов. Сюзанна еще могла собирать полные залы, хотя и не такие большие. Теперь билеты на ее концерты порой брали не в партер, а на галерку. В эти дни она время от времени выступала в каких-нибудь загородных точках с дорогими горшочками фондю и минимальными заказами из двух напитков. Пока тянулись семидесятые, ее слушатели заметно старели, превращались в потребителей нежных блюд и все более тонких вин, но старела, конечно, и Сюзанна. Порой Джона смотрел на мать и видел: хотя она еще красива, выглядит гораздо лучше других матерей, теперь она больше не похожа на милую девочку-хиппи в пончо, которую он помнил с раннего детства. Особенно запомнился Джоне момент, когда он сидел рядом с ней в гастрольном автобусе во время ночного переезда, уткнувшись головой в ее плечо, а нити пончо щекотали ему ресницы в полутемном, сонном автобусе. Как у многих певиц, сила Сюзанны Бэй, чувственная, мягкая, политически окрашенная, по крайней мере отчасти обитала, как всегда казалось, в ее волосах. Теперь же длинные волосы немного старили ее, и он боялся, что она обретет тот самый облик ведьмы средних лет, который культивировали некоторые взрослые длинноволосые женщины.

Джона защищал ее, хотя она его никогда особенно не защищала. Он не позволял ей защищать его, не рассказывал о происходящем в компании Барри Клеймса, так что же ей полагалось сделать? Поражало и ужасало, что она сохранила дружбу с Барри, и они иногда вместе появлялись на концертах фолк-музыки, ходили ужинать в город или по пути. Джона и думать не желал о Барри Клеймсе, поверить не мог, что ему надо выслушивать рассказы о Барри даже сейчас, после того, как в его детстве тот целый год накачивал его наркотиками, терроризировал, воровал его музыку.

С тех пор как Джона начал проводить приносящие облегчение летние месяцы в «Лесном духе», он твердо настроился сосредоточить мысли на своих друзьях, а не на этом человеке. Лето в Белкнапе было необыкновенным, как и уверяла его мать, но в этом году Сюзанна появилась с Барри, о боже, и Джона так разъярился, что не знал, что делать. Он ринулся с холма и помчался к своему вигваму, где лежал в удушливой тьме; к счастью, никто туда за ним не последовал, хотя он предполагал, надеялся, что кто-нибудь это сделает — мальчик, несуществующий мальчик-утешитель.

Теперь Джона и остальные стояли в золоченой кабине лифта в «Лабиринте», поднимаясь. По части дизайна у родителей Вулфов был отменный вкус, всегда думал Джона с тех пор, как впервые побывал в квартире Эш и Гудмена, хотя этот вкус был еще и непрост, требовал усилий. Стены выкрашены в сочные и задумчивые цвета, всюду разбросаны разнообразные подушечки. Пес Вулфов, весело скачущий золотистый ретривер по кличке Нудж, радостно обнюхал всю компанию, но в итоге никто не обращал на него внимания. Джона и его друзья разбрелись, осваивая разные комнаты. У Вулфов была отличная стереосистема с огромными колонками, но на Джону это не произвело впечатления. В городском лофте матери на Уоттс-стрит с пустыми белыми стенами и простыми деревянными полами стереосистема была шикарной, датской, гораздо лучше этой. Уж о чем о чем, а о качестве звука Сюзанна Бэй точно заботилась. Аппаратура Вулфов относилась к высшему классу, но это был лишь один из многих подобных вариантов. Джона думал о том, как Эш и Гудмен росли среди вещевого изобилия. Упав, кто-то из них тут же оказывался на подушке; в «Лабиринте» к их услугам было все необходимое на целую жизнь.

А пока что, вместе перекусив в гостиной, они молча разбились на парочки. По задумке, как будто это само собой разумеется, прекрасный Джона Бэй оказался с прекрасной Эш Вулф, и поскольку это был ее дом, она спросила, не хочет ли он взглянуть на ее комнату. Он уже бывал там, но почувствовал, что сейчас увидит ее с другой стороны.