Исключительные - Страница 45

Они упали на ее топкую кровать, небрежно и как попало окруженную куклами персонажей, собранными за все эти годы, пока их сначала любила маленькая девочка, а потом разбрасывала беспечная отроковица с друзьями. Джона с удовольствием спал бы здесь с Эш и животными, просто спал бы себе и спал. Но вот она рядом с ним на кровати, тяжелая дверь закрыта, и на самом деле, хоть он и понимал, что не чувствует к ней никакого влечения, Эш Вулф напоминала необычный и красивый предмет. Ему всегда нравилось смотреть на нее, но ни разу не довелось до нее дотронуться. Он не испытывал потребности ощутить это прикосновение — она же не была веселым, стремительным длинноногим мальчиком. Теперь, впрочем, он стал прикидывать, что, может, и неплохо было бы ее потрогать. Они всегда считались в компании самыми красивыми; хоть она и девчонка, прикоснуться к ней, возможно, так же приятно, как к самому себе.

— У тебя такие потрясающие глаза, Джона. Почему мы не сделали этого летом? — спросила Эш, когда Джона неуверенно попробовал потереться ладонью об ее предплечье. — Мы потеряли драгоценное время.

— Ага, это была большая ошибка, — сказал он, хотя это была неправда. Конечно, прикасаться к ее руке приятно, но этому шелестящему движению недостает остроты. Они лежали, прижимаясь друг к другу, и оба сомневались.

— Мне так хорошо, — сказала Эш.

— Мне тоже.

В постели обычно говорят такие вещи — «мне хорошо» и «мне тоже»? Или чаще молчат, не в силах вымолвить ни слова, зачарованные, или же кричат и скачут, как обезьяны? Раньше Джону целовали девочки в лагере, и на вечеринках в школе Далтона, и он вежливо целовал их в ответ, хотя в последние годы в такой ситуации старался представлять себе мальчиков, и в его воображении милая девичья головка превращалась в вихрастую голову смеющегося гибкого отрока.

Он нравился многим девочкам и минувшим летом в «Лесном духе» ходил за руку с белокурой пианисткой Габби. Джона по-доброму относился к этим красоткам, которые ему симпатизировали. Эш была просто самым ярким примером такой девчонки.

Любовь же, казалось ему, должна обладать поистине наркотической силой. Как будто жуешь резинку «Кларкс Тиберри» с подмешанной в нее смесью, а потом ощущаешь, как повсюду вокруг взрываются твои нейроны. Именно этот момент вспоминал он всякий раз, когда считал, что сходит с ума. Он мог точно зафиксировать ту самую долю секунды, когда в него попадал наркотик. Джоне немного хотелось испытать то ощущение — не слишком сильно, самую малость, — но ему было безразлично, скучновато и спокойно.

В постели Эш Вулф друзья очень долго целовались. Это был марафон поцелуев, не возбуждающий, но и вовсе не плохой, потому что Эш напоминала что-то вроде цветущего луга. Она казалась ходячей версией собственной спальни, изобилующей потайными уголками, сюрпризами и удовольствиями. Ее слюна была водянистой и безобидной. Солнце мерцало над Центральным парком, день угасал, а поцелуи так и не перешли во что-то большее, и это было действительно прекрасно.

Выходя из спальни Эш и все еще держа ее за руку, Джона ощутил, что сегодня вся их компания всерьез разбилась по парочкам. Гудмен и Кэти исчезли в комнате Гудмена и очень далеко зашли вдвоем, возможно до конца, и Джона вспомнил, как однажды в вигваме мельком увидел огромный болт Гудмена, когда парни переодевались, отправляясь купаться. Размер этого орудия потряс его, заставил отвернуться, а затем осторожно повернуться обратно, хотя к этому моменту член уже спрятался в облегающие трусы, где превратился в многозначительно ниспадающий изгиб.

Дверь у Гудмена закрыта, объявила тем временем Эш, быстро пройдя по холлу для проверки. Джона представил себе хаос, царящий в комнате Гудмена, годами не заправляемую постель, наполовину готовые и заброшенные архитектурные модельки, одежду, которую он швырял повсюду, просто потому что можно. В понедельник утром первым делом явится домоправительница Фернанда, вот тут она и встанет, в комнате Гудмена, среди подросткового зловония, складывая, разглаживая и дезинфицируя. Джона внезапно представил себе, как Гудмен пристраивается между крепких ног Кэти Киплинджер, этот образ взбудоражил, и он отбросил его прочь.

А вот Жюль с Итаном, они-то где? Надо полагать, эти двое, самые невзрачные в группе, тоже наверняка уединились и ласкаются. Он знал, что в течение лета они пытались стать парой, хотя Итан в конце концов сказал, что между ними на самом деле ничего не было.

— Она просто мой друг, — признался он. — Мы так договорились.

— Ясно, чувак, — ответил Джона.

Идя вслед за Эш по холлу, ведущему в гостиную, и направляясь в кухню, чтобы попить чего-нибудь после всех этих поцелуев, Джона услышал звук и повернулся. На полу за кушеткой, в алькове большой помпезной гостиной, сидели Жюль с Итаном. Что они тут делают? Ни секса, ни даже поцелуев. Играют в настольную игру «Трабл», которую выкопали из ящика под сиденьем у окна, где хранятся все сокровища игорных вечеров семейства Вулфов за многие годы: «Трабл», «Жизнь», «Монополия», «Скраббл», «Морской бой» и еще пара малоизвестных игр под названиями «Символограммы» и «Каплуи!», о которых никто за пределами семьи Вулфов, понятное дело, никогда не слышал.

Итан и Жюль углубились в игру, их ладони барабанили по пластиковому пузырю, издавая странно приятный «чпок», доставляющий такое же удовольствие, как поскрипывающая под ногами листва. Игра «Трабл» основана на идее о том, что людям нравится новизна этого звука. Людям хочется новизны. Секс — это тоже новизна. Если Кэти Киплинджер отсосала Гудмену Вулфу, то в конце его болт мог выпрыгнуть из ее рта с таким же «чпоком», как подталкиваемый купол в «Трабле». Джона провел такую параллель лишь сейчас, услышав этот звук и увидев Итана и Жюль, эту не-пару, сидящую и играющую в игру с тем удовольствием, какое испытывают двое людей, которым не надо делать ничего телесного и экстремального. Ему невольно пришли в голову слова к песне: