Исключительные - Страница 49

— Ну не говори так. Быть этого не может, — возразила Жюль. — Мы еще даже ничего не сделали. Вообще ничего.

— Знаю.

Оба притихли и загрустили, размышляя об этом.

— Но ты хотя бы начинаешь, — сказала Жюль. — Журнал Parade так считает.

— Я правда ничего не сделал, если говорить об опыте, — ответил он. — Жизненном опыте.

— Ага, опыте, как у Гудмена? — спросила Жюль, стараясь придать своему голосу пренебрежительный оттенок, как будто те чувства, которые они с Итаном испытывают в своей платонической дружбе, гораздо выше физических удовольствий, которые Гудмен регулярно получает от Кэти Киплинджер и дарит ей. Ее губы на его ухе. Ее ноги танцовщицы, раздвигающиеся, чтобы его пенис мог точно попасть в дырочку.

— Да-да, конечно, секс и прочее. Эмоциональные вещи, — сказал Гудмен. — Мрачные, мрачные нравы.

— Из всех моих знакомых тебя меньше всего можно назвать мрачным, — сказала Жюль.

Итан глубок, тревожен, но он как-то бодро приспосабливается к любой ситуации.

— А почему девушкам всегда нужен кто-нибудь мрачный и унылый? — спросил Итан. — Я вижу унылого человека в твоем будущем. Человека и впрямь несчастного.

— Неужели?

— Да. А я тем временем буду сидеть дома с пустым холодильником и своими мультяшками, оплакивая разгром демократов в семьдесят втором году. Пожалуйста, присылай мне открытки из внешнего мира, — попросил Итан. — Отправляй их по почте туда, где я проведу остаток своей одинокой жизни.

— И где же это будет?

— Ты просто посылай открытки по адресу: Итану Фигмену, Дуплистое Дерево номер шесть, Белкнап, Массачусетс, ноль один двести шестьдесят три.

— Красиво звучит, — ответила Жюль, живо представив себе, как Итан в своем дупле греет себе чай на огне, облаченный в стеганый атласный халат с малиновым отливом. В этом образе он превратился в некоего мохнатого лесного зверя из книги К. С. Льюиса, все же сохранив характерные черты лица Итана.

— А что, если дела не наладятся? — спросил Итан. — Об этом я и правда никогда не думал. В «Лесном духе» я всегда был таким, знаешь, странным на вид анимационным малым, веселым толстячком, крутящим косяки, а все остальные понимали, что дела мои, в общем, хреновые. Да я и сам это знал. Смотришь вечерние новости, сидишь с папашей перед телевизором, поедаешь бифарони. Но мы с тобой и все наши знакомые — мы были слишком юными, чтобы различать детали. Сонгми, вся эта фигня. Нас как бы потеряли из виду.

— Точно.

Жюль едва ли приходило в голову, что другие люди не потерялись из виду. Она не знала, каково это — попасть в настоящую драму. Делать что-то важное. Быть храбрым. Храбрость — до чего же невообразимая мысль.

— Не могу решить, хорошо это или плохо, — сказал он. — Определенно хорошо в той части, что мы остались в живых. Я не умер бессмысленной смертью в Ханое — наверняка же мог бы случайно выстрелить в себя из своего эм шестнадцать. С другой стороны, плохо, что мы лишились опыта. Понимаешь, о чем я? — спросил Итан, вдруг приподнявшись в темной берлоге. К его волосам прилипли пушинки от ковра, словно налет снега, упавшего туда, когда он на мгновенье высунул голову из Дуплистого Дерева номер шесть, чтобы посмотреть, какая погода на улице.

— Опыта? — переспросила Жюль.

— Ну да, его тоже, но и еще кое-чего, — сказал Итан. — Прозвучит претенциозно, но я хочу поменьше думать о себе.

Он сделал паузу и взглянул на нее, ожидая реакции.

— Не совсем тебя понимаю.

— Я хочу поменьше думать о том, чего мне хочется и что я упустил. Я хочу думать о других вещах — других людях вообще в других местах. Я так устал от всех этих ироничных шуточек, понятных только посвященным, от воспроизведения строчек из телешоу и книг. От всего… очерченного мира. Мне нужен безграничный мир.

— Безграничный мир, — повторила Жюль по той лишь причине, что именно такие вещи они говорили друг другу, считая это остроумным. Как раз такие разговоры Итану, как он уверяет, больше не нужны.

— Ты можешь это получить, — быстро сказала она. — Я уверена, что все это у тебя может быть.

— Это будет моей целью в новом году, — подхватил он. — А у тебя какая будет цель?

— Понятия не имею.

— Ну, расскажешь, когда придумаешь, — сказал он и так широко зевнул, что она смогла увидеть многочисленные пломбы у него во рту.

Жюль предполагала, что ее цель не будет такой благородной, как у него. Она захочет чего-нибудь такого, что будет касаться ее самой и принесет ей удовольствие. А тут она внезапно поняла, чего ей хочется: чтобы ее полюбил человек, которого зовут не Итан Фигмен. Жестокость этого осознания ошарашила, но теперь она знала, что хочет быть любимой и откликаться на любовь, даже если человек окажется недостойным. Она хотела чуть ли не съесть этого человека — и чтобы он ее чуть ли не съел. Гудмен подошел бы для этого идеально. Она вспоминала, как он запустил руку в волосы Кэти Киплинджер, а рот его пропитался ее бесцветным блеском для губ. Но Гудмен уже занят, да и вообще он — ужасный выбор во многих отношениях, не говоря уже о том решающем обстоятельстве, что он не желает Жюль, и никогда не возжелает — а это было важнейшим элементом: нужно, чтобы и она была желанной. Она жалела, что не может добиться такого от Гудмена в этом году — последнем полном году, который все они проведут вместе. Еще даже не зная этого, она испытывала интуитивное чувство неотложности. Чего она хотела — и хотела прямо сейчас, — так это быть любимой человеком, который ее волнует. Ничего дурного в этом не было. Но все равно оставалось чувство, что это нехорошо по отношению к Итану и нечестно.