Поскольку больше никого рядом не было, а его голова оказалась прямо перед ее головой, Жюль инстинктивно закрыла глаза и приоткрыла рот. Незнакомые губы Гудмена, тоже раскрытые, прижались к ее губам. Кончик языка Жюль, как тонкий стебелек, пророс, приникнув к языку Гудмена, и оба языка устроили ту безмолвную, странную пантомиму, которую, по-видимому, умеют исполнять все языки на свете. Жюль услыхала собственный стон, она поверить не могла, что не удержалась от того, чтобы не издать звук. Исступленный поцелуй длился еще мгновенье, пока Гудмен вдруг не закрыл рот и не отпрянул от нее, точно так же как она сама в свое время отпрянула от Итана. Взглянув на него, она поняла, что он уже находится где-то в другом месте, думает о чем-то или ком-то еще. В середине этого поцелуя, столь волновавшего ее, ему стало скучно. Так уж вышло, что неуклюжая, но порой забавная лучшая подружка сестры проходила через гостиную, и Гудмен лениво подумал: можно сделать что-нибудь с Хэндлер. Вот он и поцеловал ее, просто потому, что она попалась под руку, и, хотя этот поцелуй вызвал у нее громкий стон, в его представлении ради этого не стоило напрягаться.
— Ладно, побалдела, и хватит, — сказал Гудмен. — Иди помоги готовить ужин.
— Не будь дебилом, — ответила она, на что он протянул руку и спутал ей волосы.
В английской литературе, знала Жюль, героиня редко бывает простушкой. Чаще заурядная девочка в конце концов оказывается вовсе даже не заурядной — выходит так, что она все время втайне была прекрасной, хотя и неким причудливым или необычным образом. Подходящему мальчику, а в итоге подходящему мужчине нужно это распознать. И когда это произойдет, он ее полюбит. Нельзя просто быть заурядной и в то же время героиней; едва ли такое вообще позволяется.
Для Гудмена поцелуй Жюль был скучным и, наверное, даже чуть неприятным. Может быть, ее стон вывел его из равновесия, побудил оставить всю эту затею. Ей никогда не было так стыдно.
Вскоре для их шестерки все закончилось. А если и не закончилось, то до полной неузнаваемости изменилось по сравнению с тем, как оно было поначалу. Жюль так и не удалось сделать паузу и посмотреть, как исчезает эта лучшая часть жизни, а потом ее оплакать. Во второй Новый год, который она отмечала с ними, в новогоднюю ночь, которая положила начало бесконечно рекламируемому году двухсотлетия Америки, к «Лабиринту» весь вечер подъезжали такси, и швейцары направляли всех к нужным лифтам. Многие кнопки в южном лифте загорались, сигнализируя прибытие на разные этажи, распахивались двери на одну вечеринку за другой. Заканчивался 1975-й — еще один год в череде позорных лет. В свои мультфильмы Итан вставлял поражение США и военное отступление из Вьетнама. Его анимационные персонажи в буквальном смысле хромали в сторону дома, хныкая и охая явно различимым голосом Итана.
Третьего числа на вечеринке у Вичей собрались в основном дети студенческого возраста из этой семьи со своими друзьями; когда двери распахивались, в сторону лифта веяло сирокко дыма от травки. А шестого Жюль Хэндлер и Итан Фигмен вместе зашли в квартиру Вулфов, где чередовались красные, белые и синие цвета и звучала расслабленная музыка Херби Хэнкока — наигрываемая бегающими по клавишам пальцами музыка стареющих папаш. В глубине гостиной облаченная в длинное лиловое чудо-платье Эш вежливо слушала самую старую подругу своей матери.
— Конечно, вам, девушкам, больше не надо учиться отдельно от ребят, как нам в свое время, — говорила Селест Педди, уже пьяненькая от бокала шампанского. — Мы с твоей мамой жили в одном доме в колледже Смит, но могу себе представить, что девушка вроде тебя, вся такая манящая, захочет, чтобы ее развлекали мальчики, особенно после того, как она провела столько времени в школе Брерли.
Эш вежливо улыбнулась.
— Да, я уж точно за совместное обучение, — сказала она.
— Слава богу, больше не приходится учиться ради замужества, — хихикнула Селест Педди. — Такова была наша доля, и мы всю жизнь об этом жалели. Но теперь все по-другому. Можно добавить, что Глория Стайнем тоже окончила колледж Смита.
— Я знаю, — сказала Эш. — Она замечательная. Я планирую присоединиться к женскому движению в колледже. В это дело я действительно верю.
— Молодец, — заметила, оглядывая ее, Селест. — Нам нужны женщины, похожие на тебя и Глорию Стайнем. Просто нельзя допустить, чтобы наши интересы отстаивали всякие унылые лесбиянки.
— Ой, что я несу! — тут же воскликнула она. — Что это со мной стряслось? — она приложила к губам ладонь и засмеялась. — Кажется, я слегка пьяна.
Увидев пришедших Жюль и Итана, Эш вскочила и, извинившись перед подругой матери, бросилась навстречу своим друзьям.
— Давайте, пойдем, — шепнула Эш. — Селест Педди начинает раскрывать свою истинную сущность.
Они выскользнули из гостиной и двинулись через холл в комнату Эш, которую в последнее время заполонили призмы, рисунки Итана Фигмена, чучела животных и тонкий слой собачьей шерсти. К половине одиннадцатого Гудмен уже напился.
— Где же твой бойфренд? — спросил Гудмен у Кэти, когда та явилась в одиночестве. Хотя все они понимали, что ее присутствие здесь выглядит странно, еще более странным было бы ее отсутствие. Кэти объяснила, что Трой в этот вечер танцует на бенефисе Алвина Эйли в «Городском центре». На сцену он выйдет лишь на заднем плане, но это выступление — часть долгой пробной процедуры, которую ему надо пройти, чтобы попасть хотя бы в запасной состав труппы. Так что вот она, Кэти, застенчиво одинокая в новогоднюю ночь, но пытающаяся выглядеть непринужденно, одетая в черную блузку с индейским принтом, чуточку более нарядную, чем блузки, которые обычно носят девушки, благодаря россыпи крохотных зеркал на груди. Жюль в этот вечер надела крестьянскую блузу и крестьянскую юбку — «уместно в этой толпе, в которой я как крестьянка», сказала она Итану.