Исключительные - Страница 97

Последующий отпуск ознаменовался другими маленькими открытиями. Джона с Робертом хотели путешествовать вдвоем и отстали от них. В Париже Итан решил купить Эш подарок, сюрприз, «что-нибудь особенное», сказал он, взял с собой Жюль, и они ушли будто бы за croque monsieurs.

В сверкающем бутике на рю де Севр Жюль неожиданно спросила:

— Откуда ты знаешь, как надо себя вести, если ты богат?

Итан удивленно посмотрел на нее и ответил: да ниоткуда, просто импровизируешь, по ситуации. Он, казалось, недоволен вопросом и своим ответом, словно ему пришлось признать, что его жизнь повернулась — словно корабль государства, медленно и постепенно, с сильными, резкими судорогами под килем.

Но потом, со временем, Жюль заметила, что Итан импровизирует все меньше. Он стал лучше одеваться, а когда ему дали карту вин в ресторане в Мадриде, явно не растерялся. Где он научился разбираться в винах? Занимался по вечерам с репетитором? Но спрашивать она больше не могла.

Итан не был деревенщиной, а был вежливым, скромным и воспитанным. Жюль не ожидала, что он так быстро свыкнется с деньгами, и расстроилась. Ей и Деннису непросто было даже время найти поехать с Итаном и Эш. У новоиспеченных социальных работников и УЗИ-специалистов очень короткий отпуск. Негодующий Итан и не столь сильно негодующая Эш в итоге вынуждены были приспособиться.

Как-то утром в Венеции, куда в 1988 году обе пары приехали в свой пятидневный отпуск, лежа в кровати с Деннисом в гостинице «Бауэр Грюнвальд», двадцатидевятилетняя Жюль Хэндлер приоткрыла один глаз и равнодушно оглядела комнату. Ничего общего с тем, как путешествовали ее знакомые. Ее немногочисленные друзья по школе социальной работы рассказывали друг другу об отпуске, советовали дешевый комплексный тур на Ямайку или низкие цены на гостиничные номера в Сан-Франциско. Эта гостиница в Венеции подходила для старинных европейских семей с родовыми деньгами, «здесь могли бы остановиться фон Траппы, если бы путешествовали, а не бежали от нацистов», написала Жюль на открытке Джоне. «Спасите! — приписала она внизу. — У меня похитили драгоценности!» Гостиница совсем не чувствовала своего возраста. Сквозь волнистое оконное стекло виден был небольшой кусочек канала. На подносе с вечера заветривались тарелки из-под фруктов и сыра. Потолок был с кессонами, а голова спящего Денниса покоилась на длинной подушке, украшенной барочными завитками.

К тому времени «Фигляндию» закупили рынки по всей Европе и в Великобритании, и Итан вел переговоры с телевидением. Он ненадолго уехал в Рим, а Деннис и Жюль остались в Венеции. Эш решила, что, пока Итан будет в Риме, она может слетать в Норвегию, «оглядеться», раз собирается ставить «Призраков» Ибсена в небольшом театре «Оупен Хенд» в Ист-Виллидж. Она осаждала театр и дожидалась решения. Эш и в самом деле собиралась оглядеться в Норвегии, но Жюль знала, что Эш собирается еще встретиться с Гудменом. Эш давно с ним не виделась. Из Норвегии в Исландию было два часа на самолете, и все, кроме Итана, поняли, что Гудмен присоединится там к сестре.

Эш не упускала возможности навестить брата. С ее стороны перенести тайну Гудмена во взрослую жизнь было неосторожно и самонадеянно. В подростковом возрасте поддерживать подпольные отношения с беглым братом было сложно, но теперь, когда она стала жить с Итаном, а затем и вышла за него замуж, осложнений стало намного больше. Несколько лет после той поездки в Исландию раз в месяц или около того, когда они с Эш оставались наедине, Жюль могла внезапно спросить: «Есть новости от брата?»

Эш оживлялась. Ей нужно было говорить о Гудмене с кем-то, кроме родителей. Она отвечала что-нибудь вроде: «У него все в порядке, правда. Сейчас он работает помощником архитектора. Просто ему нравится в этой среде. И он продолжает заниматься строительством».

Как-то, около года тому назад, Эш сказала Жюль, что ее родители отправились проведать Гудмена, и тот, похоже, «приболел». «В каком смысле?» — уточнила Жюль. «Ох, — сказала Эш, — да в том, что Гудмен (тогда ему было 29) целую ночь торчал с пьяницами и наркоманами и подсел на кокаин». Вулфы согласились оплатить лечение в стационаре. Проведя месяц в суровой исландской лечебнице, Гудмен вернулся в свою квартиру над рыбной лавкой в центре города. Уже несколько лет, как он не жил у Гудрун с Фалькором. У них появился свой ребенок, дочка-малютка, и комнату Гудмена заняли под детскую. Кроме того, Гудрун совершила стремительный, по-настоящему звездный карьерный взлет в качестве художницы по тканям. Благодаря деньгам Вулфов она сумела усовершенствовать свое мастерство. Поразительно, что в мирах есть меньшие миры, неведомые тебе субкультуры, в которых кто-то своим искусством обращает на себя внимание. Конечно, это было замечательно, но все равно казалось чем-то несовместимым, высшей точкой напряжения, что Гудрун Сигурдсдоттир стала суперзвездой в мире исландского ремесла.

Держи это при себе, велели Жюль Вулфы летом 1977-го, когда это случилось, и как девочка с кротким безответным взглядом, какой она была и какой, наверно, останется навсегда, — смешная, но послушная, бестолочь и растяпа, — она легко подчинялась им многие годы. Вера семьи в невиновность Гудмена была для них решающим мотивом, и в равной степени передалась ей. Только потом, позже, ее как громом поразило, как она позволила себе жить в этом тумане уверенности, которая не была уверенностью, в состоянии, которое ей навязали в детстве. В школе социальной работы преподаватель, одна из немногих по фрейдизму, пожилая женщина в шерстяной кофте со свалявшимися комками на рукавах, рассказывала о том, как пациент может «знать, не зная».